После распада
Лидийского царства в 547 г. до н.э. этот район отошел к Персии. Смена господства не повлекла за собой значительного изменения в положении подчиненных областей, так как ахеменидское владычество, бывшее и в других областях довольно мягким и стабильным, практически не находило реального выражения в повседневной жизни, и времена прямого подчинения сменялись периодами полной независимости.
Этот особый статус стал возможным не только благодаря географической удаленности региона, что неоднократно подчеркивалось исследователями, но и вследствие расстановки политических сил в данный отрезок времени.
Военные неудачи
Персии в период греко-персидской конфронтации первой половины V в. до н.э. привели к усилению позиций Афин. В Амис была даже выведена афинская клерухия. Последующее за тем ослабление Афин во второй половине столетия не вызвало автоматического включения южнопонтийских полисов в царство
Ахеменидов.
Совсем напротив, в конце V в. до н.э. они фигурируют как полностью независимые. Какие-либо легислативные гарантии их суверенитета в данном случае вряд ли возможны. Скорее их собственный внушительный военный потенциал, наряду с изолированностью региона и слабостью центральной власти, явился тем фактором, который позволил им противостоять любым враждебным политическим амбициям. Кроме того, нельзя сбросить со счета полунезависимые варварские области Пафлагонии, Каппадокии и
Вифинии, игравшие своего рода роль буфферной зоны между побережьем и остальной частью Персидского царства.
Ситуация резко меняется после
Анталкидова мира в 386 г. до нашей эры. Одним из его положений стало закрепление суверенитета
Персии над малоазийскими полисами. Однако и на этот раз это не означало непременно тотального подчинения и вмешательства во внутренние дела и размещения царских гарнизонов. Можно с определенной долей вероятности предполагать, что существовавший в полисах порядок был оставлен без изменений и лишь платежи дани были вменены им в обязанность. К власти в
полисах пришли проперсидски настроенные олигархи и тираны, а существовавшие там ранее режимы также укрепили свои позиции.
Последовавшие вскоре после этого осада и захват
Синопы и
Амиса восставшим каппадокийским сатрапом Датамом были лишь эпизодом, который, однако, не мог остаться без последствий. Этим временем датируются синопские тетрадрахмы с именем Датама, написанным арамейским шрифтом. Это не обязательно должно означать подчиненное положение города, так как монеты могли чеканиться там по его поручению.
Однако общая политическая ситуация подтверждает худшее. После крушения «
царства Датама» побережье от Синопы до Трапезунта вместе с Каппадокией составило самостоятельную провинцию в Ахеменидской державе. Пафлагония была присоединена к
Геллеспонтской Фригии. В то же время из этих областей были отозваны царские чиновники и войска, а сами эти земли были предоставлены самим себе.
Новая политическая ситуация благоприятствовала местным царькам.
Каппадокия, используя удачный момент, расширила свою территорию за счет соседей, не в последнюю очередь - греческих полисов, которые перешли под ее контроль.
В Синопе снова начинается чеканка серебра с арамейской легендой имени
Абд-Сусина. Не исключено, что этим преследовалась цель подчеркнуть преемственность власти Датама, попытка представить законность его притязаний.
Особый интерес в этой связи представляет
синопская надпись, датируемая 353/2-346/5 гг. до н.э. Она содержит договор о симмахии, заключенный между гражданским коллективом Синопы и тираном Гераклеи
Понтийской Сатиром, а также его племянниками, «
сыновьями Клеарха». Обе стороны обязуются содействовать друг другу, если один из городов или его хора подвергнутся нападению со стороны третьего государства.
Наибольший интерес представляют строки 8-15, гласящие, что "если кто-нибудь нападет на одну из сторон или ее хору, говоря, что действует с разрешения царя, то следует послать вместе с напавшим посольство к царю, чтобы он потребовал от агрессора очистить территорию. Если же напавший не захочет послать послов к царю и очистить территорию, то партнеры по
симмахии должны оказать друг другу помощь посильными средствами".
Можно предположить, что в этом месте договора нашло отражение недавнее событие - осада
Синопы Датамом. Видимо, чтобы избежать произвола местных владык после подавления «Большого восстания сатрапов» в качестве арбитра должен был выступить персидский царь как последняя инстанция в решении этих внутренних конфликтов. В случае несоблюдения существующих предписаний полисы рассматривают это как нарушение правопорядка и считают себя вправе самостоятельно выступить против агрессора.
Не менее интересен и дальнейший текст договора (строка 18), касающийся политических изгнанников. Стороны обязуются предоставить им политическое убежище, если они не будут творить беззакония. Речь здесь несомненно идет о противниках существующего режима в обоих полисах, бежавших или изгнанных за границу. Более того, в строках 27 партнеры специально оговаривают, что если кто-либо замыслит государственный переворот, пытаясь свергнуть или расколоть народ Синопы, или составит заговор против Сатира, то помощь затронутой стороне должна быть оказана в течение 10 дней.
Примечательно, что во всем тексте договора говорится о народе
Синопы, в отличие от тирана в Гераклее, что подтверждает демократическую форму правления в этом полисе.
Наконец, в строках послания 23 присутствует обращение к городам
Кромны и Сесаму, а именно: если они пожелают, то также могут присоединиться к симмахии. Не являлось ли это стремлением создать цепь союзных полисов на побережье в целях самообороны против агрессии местных племен и властителей? Прежде всего, договор являлся подтверждением того, что Синопа в это время была автономным полисом, хотя формально находилась под властью персидского царя.
Одновременные эмиссии монет Кромны и Амиса показывают, напротив, сильное влияние
Гераклеи Понтийской. Конечно, нельзя полностью исключить возможность того, что эти элементы являлись лишь показателем торгового партнерства или популярности определенных типов, однако, с другой стороны, распространение гераклейской символики в монетном деле целого ряда северопонтийских центров тесно связано с политической ролью этого полиса в регионе.
В этой связи возможно хотя бы в качестве рабочей гипотезы предположить, что ряд причерноморских городов кооперировался с тиранией в Гераклее, а может быть, даже нашел в ней своего защитника.
Итак, судьбы
южнопонтийских полисов во время, предшествующее эпохе эллинизма, определялись их периферийным положением и удаленностью от стратегических интересов ведущих держав Малой Азии. Эллинизм свел на нет существовавшие стереотипы, разрушив географические и прочие барьеры.
Завоевательный поход
Александра Македонского, по общему мнению, не коснулся южного побережья Черного моря. Стратегические цели его военного предприятия находились в другом месте. Лишь год спустя после начала войны по пути в глубь полуострова македонское войско достигает границ
Каппадокии.
По свидетельству Арриана, в Анкире к Александру прибыло посольство пафлагонцев и выразило ему пожелание добровольно подчиниться, предложив заключить договор на таких условиях, что он не вступит в их страну. Гораздо специфичней выглядит сообщение Курция Руфа: "вся Пафлагония подчинил ась Александру, предоставив заложников и получив взамен освобождение от налогов, которые они платили персам".
Если не принимать во внимание некоторые элементы, то оба свидетельства можно легко истолковать:
Арриан имеет в виду народ и говорит о Пафлагонии как об области, что в конце концов то же самое. Ничего не упоминается о греческих городах, или о сатрапах. А ведь в таких текстах и договорах, обычно, эти лица всегда упоминаются специально. Возможно, это означает, что представители племен Пафлагонии обратились к
Александру с просьбой от их койнон, т.е. от союза племен, То есть как независимая от державы Ахеменидов сатрапия.
Добровольная сдача пафлагонцев (не на поле боя и не причине поражения) по греческому праву означало определенные благоприятные условия капитуляции. Эти условия являлись обязательными для всех сторон и фиксировались специальными почётными договорами. . Не стоит удивляться, что важнейшим условием собственной капитуляции они поставили отказ Александра от вступления в пределы их территории. Расквартирование войск означало тяжелое бремя и имело следствием непредсказуемое поведение солдат.
Кроме того, в регионе издавна не было чужих войск, и отступление от этого принципа могло бы привести к худшим последствиям. Предоставление заложников, как правило, представителей знатных родов - было распространенным явлением и не означало даже формального подчинения, а скорее выступало как гарантия безопасности против возможных враждебных акций.
Важнее было освобождение от дани. Как раз специально оговоренное условие иммунитета свидетельствует в пользу того, что это не являлось само собой разумеющимся. Требование столь мягкого обхождения со ссылкой на то, что
пафлагонцы не платили контрибуций даже персам, могло быть взято из аргументации их посольства. Но нельзя исключить, однако, одновременной выплаты дани. Возможно, что пафлагонцам, как и в Лидии, были также оставлены отеческие законы. Дальнейшие положения договора, если таковые существовали, неизвестны.
Если не учитывать обязательства по заложникам, то свобода пафлагонцев осталась ненарушенной, а декларация македонского царя была не более чем широким жестом без дальнейших последствий. Политика такого рода проявилась уже в
Писидии и имела целью избегать конфликтов и экономить силы для основного предприятия кампании.
Даже формальное подчинение этноса давало
Александру значительный политический капитал. Не увязая в локальных войнах, он мог спокойно продолжать осуществление основных стратегических планов, оставив действительное покорение оставшихся в его тылу полунезависимых племен и народов до «лучших времен» или предоставив это своим сатрапам.
Мероприятия в
Каппадокии позволили обеспечить безопасность единственной жизненной артерии - «Царской дороги», связывавшей македонское войско с Западом. Именно теснины в Каппадокии и Исаврии образовывали слабое место в концепции безопасности всего стратегического плана текущего этапа войны.
Кроме того, даже формальное подчинение обширных азиатских территорий способствовало повышению авторитета
Александра и популярности войны среди греков. Почти аналогичная ситуация сложилась уже более полувека до этого события, во время акций Агесилая в Малой Азии. Когда спартанский царь прибыл к границам Пафлагонии, то послал туда своего посредника, склонившего пафлагонцев к соглашению и вскоре явившегося с послами от них. Заключив с ними мирный договор, Агесилай смог спокойно проследовать к морю, чтобы будущей весной продолжить кампанию в Каппадокии.
Интересно узнать, кто скрывается под именем
пафлагонцев? Вряд ли имеется в виду вся одноименная область, так как она была разделена политически и административно между обеими Каппадокиями.
Пафлагонский союз племен сформировался в конце V - первой трети IV в. до н.э. В результате борьбы между отдельными соперничавшими между собой династиями.
Северная ее часть, где позднее образовалось
Понтийское царство, называется у Полибия «Евксинской Каппадокией» или Каппадокией и Пафлагонией. Уже Датам владел в 370-е годы до н.э. Пафлагонией и чеканил свои монеты в Синопе и Амисе. После его падения область как полуавтономное царство осталась частью Каппадокии, в южной части продолжали властвовать мелкие правители.
Очень привлекательно было бы видеть в этих пафлагонцах представителей южной их части, пытавшихся таким образом сбросить чужеземное господство. Если допустить, что под «
пафлагонцами» имеется в виду их южная часть, то становится понятным и отсутствие греческих городов в составе посольства. С другой стороны, греческие полисы едва ли подчинялись и северным пафлагонцам.
В битве при Гранике пафлагонская конница сатрапа
Арсита и каппадокийские войска под командой Митрабаза боролись на стороне персов, вероятно, как составная часть войска сатрапии. После исчезновения Митрабаза у Граника и вплоть до узурпации власти
Ариаратом обе части Каппадокии оставались без властителей.
По указанию
Александра Македонского пафлагонцы должны были подчиниться Каласу, сыну Гарпала, сатрапу Геллеспонтийской Фригии, получившему, кроме того, всю сатрапию Арсита, к которой относилась еще и Вифиния. Назначение не было случайным, а обусловливалось его хорошим знанием региона.
Каппадокия еще не была покорена, чем и объясняется новое территориальное переустройство, хотя возможно, что определенную роль сыграли и иные соображения. После формального подчинения пафлагонских племен Александр, по сообщению
Арриана, направился в Каппадокию, где захватил всю область на западной стороне Галиса « ... и еще большее пространство за ней». Оставив сатрапом Каппадокии Сабикта, Александр устремился к Киликийским воротам.
Здесь
Арриан называет, по всей вероятности, юго-западную половину Каппадокии. В духе сложившейся со времен Ахеменидов традиции новый сатрап
Сабикт получил, таким образом, номинальное господство над всей Каппадокией.
Реально это положение было облечено в несколько девальвированную форму, поскольку
Пафлагонию передали Каласу. Уже античная традиция расходилась во мнении о том, что конкретно предпринял
Александр Македонский, находясь в регионе.
Аппиан (а за ним и часть современных исследователей) считал, что Александр никогда не переходил Галиса и не вторгался в Каппадокию, но сообщения этого историка довольно сомнительны, ведь он сам многократно подчеркивает это фразами типа: «мне кажется» или «я не могу точно сказать».
Он, например, не располагал точной информацией о статусе
Каппадокии в царстве Ахеменидов, и то, что Александр, двигаясь против Дария, оставил владык пафлагонских племен, лишь наложив на них дань, также является его предположением, хотя оно и подкрепляется другими источниками, как, например, в указанных выше пассажах у
Арриана, Курция, а также Диодора.
Серьезнее обстоит дело с высказыванием Гиеронима из Кардии, на которого ссылается Аппиан, о том, что Александр вообще не соприкоснулся с племенами в районе Понта, ибо пошел против Дария другой дорогой, вдоль берегов Памфилии и
Киликии, хотя эту ссылку вряд ли следует понимать буквально. Не подлежит сомнению, что Александр останавливался в древней столице Фригии – Гордионе. Ибо источники единогласно упоминают случай с «
Гордиевым узлом».
Анкира (
Ангора) также находилась во Фригии, недалеко от Гордиона. Сам Гиероним из Кардии принял, вероятно, участие в походе Александра и был другом и последователем Эвмена из Кардии. Именно близость Эвмену давала историку возможность пользоваться официальной корреспонденцией царской канцелярии, а также эфемеридами. Его книга являлась трудом очевидца, и не подлежит сомнению, что Диодор, Арриан,
Плутарх и Юстин использовали этот источник. Но акцент в работе Гиеронима был сделан на событиях после смерти Александра. Поэтому ссылка Аппиана не может служить указанием на искажение традиции. Кроме того, для стиля
Аппиана вообще характерно ошибочное компилирование первоисточника, сознательная «селекция», а также помещение различных событий в единое повествование.
В отличие от него
Арриан очень детален, хотя можно считать доказанным, что в своей истории «После смерти Александра» он также сильно зависим от Гиеронима. Но это вовсе не означает аналогичную ситуацию для «Анабасиса». В этой части повествования Арриан и К урций опираются на иной источник или источники, нежели Гиероним, у которого лишь обобщенно говорилось о кампании Александра против
Дария. Несмотря на высказанные сомнения предпочтение следует отдать Арриану, ибо едва ли допустима географическая ошибка урожденного вифинца.
Находясь в Анкире на отдыхе и для переукомплектации войска, Александр произвел его смотр, а затем направился в Пафлагонию, где ему подчинилась вся страна. Вовсе не обязательно, что это был поход всей его армии. Нельзя исключить, что акцию предпринял отдельный корпус, в то время как основная армия оставалась на месте, ожидая свежие контингенты из Македонии, которые вскоре и прибыли в Анкиру. Таким образом, время, проведенное у границ
Каппадокии и Пафлагонии, не было бездеятельным, и Александр по праву без пафоса мог назвать эти области среди покоренных им стран и народов.
Нет никакой географической ошибки и в том, что, приняв пополнение, Александр отправился в Каппадокию, ибо имелась в виду ее южная часть, т.е. Великая Каппадокия, а следовательно, и путь на юг. Таким образом, события этого времени можно реконструировать в следующей последовательности.
Находясь в Ангоре (т.е. на месте, где позднее была основана Анкира) в ожидании пополнений, Александр принял посольство пафлагонских племен и заключил с ними договор о «капитуляции». План будущей кампании с завоеванием всего персидского царства был окончательно намечен только в это время. В этот же период какая-то часть его войска предприняла «акции» В Северной Каппадокии, что привело к формальному подчинению всей
Пафлагонии, а поход в южном направлении прибавил к его завоеваниям всю остальную Каппадокию.
Не известно, что в это время происходило в
Синопе. По аналогии с другими полисами можно предположить наличие там тирании или по крайней мере олигархии.
В соседней
Гераклее Понтийской тирания была уже традицией и, несмотря на политические пертурбации, смогла удержаться у власти вплоть до захвата города Лисимахом. Аналогичное положение можно постулировать для Амиса, где, согласно античной традиции, демократы пришли к власти при помощи
Александра.
Несомненно, что это не было следствием прямого вмешательства македонского царя. Распропагандированная
Александром при вторжении в Азию политическая программа декларировала отмену всех не демократических режимов. Акценты этого манифеста были направлены не только против про-персидски настроенных клик, но и с целью завоевать симпатии широких масс. Правильность выбранной стратегии подтвердилась неоднократно во время похода в Малую Азию. Можно полагать, что демократия в Амисе стала возможна вследствие событий в восточной части полуострова и только поздняя традиция связала ее с Александром после того, как имя великого завоевателя консолидировалось с легитимностью.
Эта политика, однако, принесла не везде свои плоды. Уже после издания «декрета О возвращении изгнанников» бежавшие из
Гераклеи демократы пытались заручиться поддержкой Александра для возвращения в родной город. Только авторитет царя был в этом случае недостаточен, а местная тирания, сохранившая позиции в городе, не придала царскому рескрипту должного внимания. Если не учитывать действительного или мнимого вмешательства Александра в дела Амиса, то существующие политические отношения в южнопонтийских полисах остались без изменений.
След Амиса теряется, в то время как первое прямое известие о Синопе датируется ЗЗ 1 годом до н.э., когда Александр достиг Гиркании. После разгрома персов 1500 греческих наемников и 90 человек из посольств Спарты и Синопы ко двору
Ахеменидов попали в руки македонцев. Нет ничего удивительного, что подчиненная греческая община посылает своих эмиссаров к персидскому царю, ибо повод к тому дало вторжение Александра. Интереснее, как с ними обошелся новый владыка. В то время как послы спартанцев и представители других городов материковой Греции должны были в цепях предстать перед судом Коринфского союза как предатели общегреческого дела, синопцев отпускают, обосновывая это тем, что они «подданные царя и поэтому его верные сторонники». Последняя фраза требует разъяснений.
Раньше Александр не позволял себе подобную вольность, и все его действия в Малой Азии демонстрируют больше твердости, чем милости. Чем внезапно заслужили синопцы такое его особое расположение?
Можно предположить, что Александр сознательно дифференцирует спартанцев, по доброй воле и открыто враждебно по отношению к
Эллинскому союзу и его гегемону пославших посольство к Дарию, и синопцев.
По мнению
Босворта, который единственный подробно занимался этой проблемой, вряд ли возможно, чтобы народ Синопы послал посольство к царю, ибо он все еще являлся его подданным. Если бы это было так, то их арестовали бы уже в Дамаске вместе с другими греческими посольствами к Дарию. Так как Синопа уже в 370 г. до н.э. была покорена Датамом, то до македонского завоевания она была частью пафлагонской сатрапии. Последняя капитулировала, самое позднее, в 331 г. до н.э. И была подчинена сатрапу Геллеспонтской Фригии.
Поэтому посольство к
Дарию символизировало оппозицию царю. Возможно, синопцы искали поддержки против Каласа, действия которого проходили около 332 г. до н.э. В этом случае их положение было бы еще хуже, чем спартанское.
При подобной реконструкции событий два вопроса остаются открытыми:
1) Почему
Синопа, а не восставшие пафлагонцы, против которых, впрочем, в отличие от вифинцев55 , не засвидетельствовано никаких действий со стороны Каласа, ищут поддержки при персидском дворе?
2) Почему синопцы несмотря на поражение персидского контрнаступления после Исса, верят в персидскую поддержку? Или они не были информированы о действительном положении дел?
Известно, что посольства могли годами находиться при дворе царя. В нашем случае это едва ли возможно. В 333 г. до н.э. пафлагонцы капитулируют. О позиции греческих городов, как уже отмечалось, источники умалчивают. Можно лишь предполагать, что после смерти персидского сатрапа Арсита образовался некий политический вакуум. Вследствие этого не только пафлагонцы, но и греческие города были предоставлены самим себе. Синопское посольство как раз и должно было засвидетельствовать свою верность престолу в изменившейся политической ситуации.
После поражения у
Исса части персидских войск удалось уйти в Пафлагонию и Каппадокию, откуда они, усилившись подкреплениями, попытались захватить Лидию. Исходя из сообщения Курция было высказано предположение, что персы пытались разжечь в этих регионах анти-македонское восстание.
Причины для подобного рода гипотезы названы не были. До битвы при Иссе положение в регионе оставалось спокойным. Что могло побудить пафлагонцев нарушить договор, если-его условия действительно были такими мягкими, как нам сообщают источники? Не располагая соответствующей информацией, достоверно ответить на этот вопрос весьма затруднительно, ибо в любом случае это будут только предположения. Вряд ли стоит сомневаться в достоверности имеющихся источников. Особенная популярность персидского господства в Пафлагонии как формы иноземного господства маловероятна. Во всяком случае, после смерти Датама оно было лишь номинальным.
Договор с Александром мало что изменил в сложившейся ситуации. Как раз северная часть Каппадокии не была затронута завоеванием. Подчинение пафлагонцев касалось лишь самих племен, а не региона в целом. Возможно, что
Калас предпринял какие-то шаги к переустройству подчиненных ему областей с целью обезопасить «
Царскую дорогу», что означало вмешательство во внутренние дела Пафлагонии. Чрезмерные требования платежей также могли сыграть определенную роль.
С другой стороны, рассказ Курция позволяет выдвинуть иное толкование. Под восставшими пафлагонцами и каппадокийцами можно понимать, прежде всего, живших там издавна многочисленных этнических персов, которых поддержала часть местной элиты прежде всего молодежь. Размах персидского контрнаступления неизвестен, вероятно, оно охватило
Южную Каппадокию. Предполагается, что жертвой этого выступления пал македонский правитель сатрапии Сабиктас/ По крайней мере, о нем нет более никаких известий в последующее время. Вероятно, были столкновения на территории Каппадокии и, возможно, Пафлагонии уже в начальный период восстания. Опасность для македонской армии, оперировавшей на азиатском театре военных действий, была велика.
Одновременно с событиями у Исса отмечены восстания в Греции, отпадение Фракии и бои в Пелопоннесе. Несмотря на это персы добились успехов на ограниченной территории и на недолгое время. Спустя несколько месяцев после первых контратак они потерпели поражение от Антигона в Ликаонии и от Каласа в Пафлагонии, а Балакр окончательно захватил
Милет. В то же время персидский флот был разбит у
Геллеспонта. Достигнутые победы македонян окончательно подорвали военный потенциал Ахеменидов в Малой Азии, хотя «зачистка» местности от отдельных разрозненных вражеских частей и занятие оставшихся в их руках укреплений могли затянуться еще на некоторое время.
Следствием успехов македонцев явилось de jure подчинение Пафлагонии. Каппадокия же и далее оставалась практически независимой. Эту территорию, включавшую также некоторые пограничные области Пафлагонии, сохранил в своем владении Ариарат. Появление персидских войск только благоприятствовало его сепаратистским устремлениям. Уже во времена персидского владычества эта сатрапия пользовалась полунезависимым статусом. Отныне это закреплялось официально.
За все время правления Александра Ариарату удалось не только сохранить свои позиции, но и усилить их. Удаленность региона и его потенциальные возможности использовались им для получения доходов и укрепления военной мощи. Умело пользуяссь преимуществами, ему удалось захватить также часть
Пафлагонии. В последующее время Ариарат сумел расширить свои владения и далее, вероятно вплоть до Трапезунта.
Именно здесь его политика вступила в противоречие с синопской, ибо как никогда актуальной становилась угроза захвата внешних владений этого полиса. Однако выражение «вплоть до Трапезунта» могло играть роль географического ориентира и не обязательно означало захват города Ариаратом.
Плутарх (Еит. 3. 1), перечисляя земли сатрапии
Эвмена и называя территорию вдоль побережья Понта до Трапезунта, говорит, правда, о том, что « ... это еще не были владения македонян и там царствовал Ариарат», но он имел в виду, прежде всего, Великую Каппадокию, обладание которой давало юридическое право на управление всеми названными районами. Кроме того, необходимо учитывать, что это побережье отделено от внутренних районов
Понтийскими горами, достигающими иногда 2000 метров, что уже в персидское время и вплоть до наших дней существенно затрудняло и затрудняет контроль над ним.
О какой-либо конфронтации с
Каласом, а стало быть и покушениях на «македонскую» часть Пафлагонии источники умалчивают. Возможно, что это означало de jure признание сюзеренитета Македонии. Во всяком случае, Ариарат едва ли поддержал про-персидское выступление, ибо в противном случае он не смог бы избежать «карательных санкций». Сепаратизм местного царька не представлял угрозы стратегической концепции «наследника Ахеменидов», и до тех пор, пока Ариарат оставался нейтральным или даже лояльным, пусть всего лишь формально, с ним могли смириться, отложив окончательное покорение региона до «лучших времен».
Официально Синопа относилась к сатрапии
Понтийская Каппадокия. Синопское посольство могло прибыть по причине неясной политической ситуации еще до битвы при Иссе или вскоре после нее. В последнем случае эти действия могли побудить военные акции в Пафлагонии и Каппадокии, а также восстание Ариарата.
Как греческий город, Синопа могла надеяться, что Александр обойдется с ней так же, как и с другими малоазийскими полисами. Александр действительно демонстративно отказывался от наказания, отвергая применение насилия в силу «права победителя». Так как Синопа не являлась членом Коринфского союза и не заключила договор с Александром, ее поведение не было предательством de iure и de facto. Так же обстояло дело и с полисами Западной
Малой Азии, и поэтому в данном случае была применена уже оправдавшая себя ранее тактика.
Значительные успехи в первые годы войны изменили цели и акценты всей кампании.
Александр не нуждался более в поддержке полисов, но требовал их лояльности. Уже после Исса он представлял себя как «царь всей Азии» в качестве наследника
Ахеменидов. Эта его новая ипостась ярко проявится в таких действиях, как наказание убийц Дария и пышное погребение последнего.
В сложившейся ситуации заслуживает похвалы позиция полиса, который являлся частью Персидского царства, точнее области, которая не была завоевана силой, но принадлежала новому властителю по праву наследства. При такой интерпретации ясны мотивы, которыми мог руководствоваться Александр.
Прощение
синопцев не стало популистским жестом, а являлось далеко идущим стратегическим планом с целью напомнить городу о его верноподданнических обязательствах и тем самым заполучить нового союзника в борьбе против восставшей Каппадокии. Отказавшись от экзекуции синопцев, Александр выиграл больше политически, чем было бы в противном случае, и представил себя в глазах остальных персидских подданных законным наследником Ахеменидов. Если принять точку зрения, что события в Кармании разыгрались после 331 г. до н.э., то становится понятным такое благородное обхождение с Синопой.
Этим жестом
Александр приобрел практически единственного союзника на южнопонтийском побережье, для чего ему не понадобилось вести никаких военных операций, ибо последние не всегда оправдывали себя. Ведь Калас безрезультатно боролся за Вифинию и, вероятно, погиб там. Его наследник Демарх также не сумел добиться успехов, но он учел плохой опыт своего предшественника и не вел активных военных действий. Ободрённый своими победами,
Зипоэт Вифинский провозгласил себя ок. 327 г. до н.э. независимым властителем.
Эти события произошли, очевидно, параллельно с походом
Зопириона против Ольвии и войной Антипатра против Спарты, являясь, возможно, частью стратегического общего плана, своего рода локальными войнами сатрапов. Можно предположить, что такой план действий был согласован с центром и решение местных задач было предоставлено сатрапам. В то время как основное войско бьmо занято глобальными проблемами, сатрапы на местах доводили все предприятия до конца, будь то подавление восстаний или поход против независимых соседей.
В этой перспективе необходимо рассматривать и случай с Синопой. Полис остался верен ахеменидскому трону, несмотря на политические пертурбации, нестабильность и неопределенность ситуации. После подобного действительно «царского» обхождения
Александр ожидал от синопцев ответного жеста. Для политических и экономических интересов Синопы решались сразу две проблемы: безопасность сообщения с внутренними районами, прежде всего дороги на Тарс, и сохранение владений на побережье.
Насколько возможно было достижение этой цели зависело отныне от позиции могущественной Каппадокии. Соглашение с
Александром открывало для Синопы новую перспективу. Формально признав господство македонского царя, она могла надеяться на поддержку против агрессивных соседей, пафлагонцев или каппадокийцев.
Реальность такой угрозы продемонстрировали уже события, связанные с осадой города Датамом, которые, несомненно, были еще свежи впамяти синопцев. Кроме того, царский арбитраж был там уже традицией, которую подтверждает рассмотренный выше договор с
Гераклеей.
Синопа - не единственный греческий полис, продемонстрировавший свою антимакедонскую позицию. Еще более выраженной она представлена в случае с Гераклеей, которая после вторжения Александра, возможно, даже установила контакт с антимакедонской оппозицией в Афинах. К моменту возвращения Александра из Индии вопрос о гераклейских изгнанниках еще не был решен.
Дионисий, тиран Гераклеи, до конца не признавал власти Александра. Более того, используя благоприятные условия, он сумел расширить свои владения, удержав часть Понтийского побережья до города Китора и
Тинийскую область в Вифинии. Уже из Тира и Египта Александр предпринял шаги по организации управления захваченных районов.
Официально власть Александра распространялась на Северную и Центральную Анатолию, но даже в геллеспонтийском регионе македонский контроль ограничивался лишь ближайшей округой. Кизик И Кий не были им затронуты, Халкедон остался лояльным по отношению к Дарию III вплоть до его смерти и поддерживал вифинцев в их борьбе против Каласа.
Незадолго до смерти в Вавилоне Александр вынашивал планы новых предприятий. Ходили слухи и о понтийской экспедиции. Однако есть все основания полагать, что имелся в виду поход к северному побережью Черного моря. Вплоть до эпохи диадохов южное побережье
Понта Эвксинского так и осталось предоставленным самому себе, сохранив все черты периферии античного мира.
✔ Данная авторская статья принадлежит сайту ancientciv.ru. При копирование материала обратная ссылка на сайт - обязательна!